Клен. Рассказ. Фотографии

Рассказ нашелся, про клен. Простой-простой, но хороший. Решили не редактировать. Пусть Михаил Рудковский скажет, как ему хочется. К рассказу — прекрасные фотографии кленовой осени от Андрея Шенкаренко. Тоже случайно наткнулись. Связывает эти произведения не столько тема, сколько эгоистичное желание выпускающего редактора: хочу так!

Сколько лет живу в этой квартире, столько и растёт под моим балконом мощный, раскидистый клён. Вероятно, посадил его кто-то во время строительства нашего четырёхэтажного дома. Сделал человек доброе дело — посадил дерево. Его имени я не знаю, но всё равно мысленно благодарю за это. Потому что мы стали с клёном большими друзьями. Я нередко беседую с ним, советуюсь, когда мне очень тяжело, или делюсь своей радостью, когда мне хорошо. Он внимательно слушает меня и почти всегда — отвечает. Зимой, покачивая длинными вертикальными ветвями с множеством коротеньких веточек-отростков, весной, играя бархатными бугорками проснувшихся почек, летом — ветреным трепетом своих резных листьев.

Живём мы на третьем этаже. Я очень люблю в полдень выйти на балкон и полюбоваться игрой солнечного света в его кроне. Мне порой кажется, что ветви, которые почти лежат на ограждении, — это руки, протянутые ко мне, руки, желающие меня обнять, приласкать. Иногда я чувствую необъяснимое желание окунуться в гущу этих ветвей, утопить своё лицо в листьях и одарить их встречной лаской. И, не будь ограждения балкона, я, может быть, и шагнул бы, раскрыв руки для объятия. Возможно, это и не магия клёна, а моё странное восприятие любой высоты.

Как бы там ни было, мы с клёном пережили многие наши трудности бытия с достоинством и стойкостью. Оба научились молча понимать друг друга, вместе радоваться каждой новой весне, играть в парашютики его семенами удивительной конструкции. Уходя в свои ежегодные походы, в тайге я скучал о его зелёных трёхзубцах.

Однажды, вернувшись из месячного сложного сплава по бурной сибирской реке, я вышел на балкон полюбоваться, поздороваться со своим красавцем. Хотелось после тридцатидневного хвойно-лиственного постоянства увидеть трепетную резьбу листьев моего друга, прикоснуться к гладкой коре его ветвей и поделиться радостью возвращения домой. Я вышел на балкон и ахнул. На уровне второго этажа обездоленно белел спил ствола моего клёна.

Душу захлестнули боль и возмущение. Кто это сделал? Почему? Зачем? Жена спокойно объяснила, что это работники ЖЭКа сделали осеннюю "обрезку" всех деревьев в нашем дворе. Такая у них, вероятно, технология ухода за озеленением города. Я сразу вспомнил уродливые живые столбы вдоль многих тротуаров нашего города. Это всё, что остаётся от величавых тополей после такой "обрезки". Смотришь на них и, кажется, слышишь стон страдающей зелёной плоти. Невольно начинаешь искать оправданье этому варварству.

Вероятно, надо было освободить провода от близких ветвей, предупреждая замыкание. Но так же "обрезают" и там, где нет никаких проводов. Борьба с тополиным пухом, от которого страдают многие горожане и дети? А не лучше ли вообще поменять тополь на липу, берёзу, а не "украшать" город нелепыми обрезками, вызывающими неприятные ассоциации с бездарностью и непрофессионализмом?

У меня под балконом рос не тополь, а клён. Кому он помешал? Уродливый стандарт мышления: урезать, так урезать.

Я стоял, оглушённый увиденным. В ушах звенел визг бензопилы и треск падающего моего клёна. Внезапно почувствовав сильный укол собственной совести, я ощутил себя чуть ли не толстокожим неблагодарным существом. Сколько радостных минут подарил мне мой зелёный товарищ, сколько раз он помогал мне выдержать удары судьбы-злодейки, а я там, в таёжном заливе, не уловил энергию его страданий. А может быть, непонятная тоска на берегу красивейшей реки, у костра, в кругу верных друзей и была связана с этой ненужной жестокостью человека по отношению к дереву? Мы мало заботимся о наших младших братьях-животных, но почти забываем, что рядом живут наши зелёные братья. Они — живые! Они чувствуют, страдают, понимают!

Радость возвращения домой была омрачена, хотя я старался этого не показывать своим домочадцам.

Зимой я смотрел на снежную шапку, сидящую на спиле клёна, и молча успокаивал себя:

— Он же очень сильный. Придёт весна, и мой друг протянет навстречу солнцу новые веточки. Он проснётся! Обязательно проснётся. Иначе быть не может. Глупость не должна торжествовать.

Словно услышав меня, мой верный товарищ встретил весну робкими зелёными росточками, которые грустным хороводом окружили ствол и наперегонки устремились вверх. Произошло, если не чудо, то удивительное явление. За одно лето клён воспрянул из обескровленного пенька в дерево, которое поднялось до моего балкона и вновь аккуратно положило свои ветви на его ограждение. Я был счастлив, словно встретил товарища, которого не видел много лет.

Ежедневно выходя на балкон, я, как и прежде, общаясь с клёном, воспринимаю его крепкие новые ветви, как посланцев старого друга, которые, следуя его заветам, готовы помочь мне, поддержать, успокоить.

Соседей давно перестали удивлять странности безнадёжно законченного романтика, седовласого бродяги-хирурга, не понаслышке знающего цену жизни и смерти. Его нередко видели, как он гладит ствол растущей во дворе берёзки, как перевязывает надломившуюся веточку или замазывает краской рану ствола, нанесённую равнодушной рукой.

Я давно перестал удивлять соседей.